Современная история денег — это история постепенной дематериализации. От бартера к драгоценным металлам, от бумажных банкнот к кредитным картам — каждая эпоха приносила новые формы стоимости, все более абстрактные и эффективные. Сегодня мы стоим на пороге следующей фундаментальной трансформации: полного перехода от аналоговых денег к цифровым. Этот сдвиг, ускоренный глобальной пандемией и неуклонным ростом онлайн-торговли, создал условия для появления цифровых валют центральных банков (CBDC) — прямого цифрового обязательства государства перед гражданином. Глобальный финансовый истеблишмент представляет этот переход как естественную и необходимую эволюцию, обусловленную рядом общественно полезных целей.
Официальный нарратив, продвигаемый центральными банками и международными финансовыми институтами, такими как Международный валютный фонд (МВФ) и Банк международных расчетов (БМР), строится на нескольких ключевых столпах. Первым и наиболее часто упоминаемым является финансовая инклюзивность. Утверждается, что CBDC могут стать мощным инструментом для подключения к формальной финансовой системе миллионов людей, не имеющих доступа к банковским услугам («unbanked»). Предоставляя возможность совершать цифровые платежи без необходимости открытия традиционного банковского счета, CBDC, по мнению их сторонников, могут способствовать экономическому участию и сокращению бедности. Ярким примером служит Багамские острова, которые первыми в мире запустили свою CBDC, «Песочный доллар» (Sand Dollar), с заявленной целью обеспечить финансовыми услугами население, разбросанное по 700 островам с ограниченным доступом к банковской инфраструктуре.
Второй столп — эффективность платежей и снижение издержек. Центральные банки утверждают, что CBDC сделают платежи быстрее, дешевле и надежнее. Особый акцент делается на трансграничных переводах, которые в нынешней системе корреспондентских банков остаются медленными и дорогостоящими.4 CBDC, работающие на новой технологической основе, обещают обеспечить расчеты в режиме реального времени, упростить сложные цепочки посредников и открыть возможности для таких инноваций, как микроплатежи, которые неэффективны в существующих системах.10
Третий, и, возможно, самый стратегически важный мотив — это противодействие доминированию частного сектора в сфере цифровых денег. Появление децентрализованных криптовалют, таких как Биткойн, и, что более важно, стейблкоинов, выпускаемых крупными технологическими корпорациями, было воспринято центральными банками как прямая угроза их монополии на эмиссию денег и, следовательно, денежно-кредитному суверенитету. CBDC позиционируются как государственный ответ на эти вызовы — безопасная, стабильная и надежная цифровая форма денег, которая сохранит центральную роль государства в финансовой системе цифровой эпохи.10
Масштаб этого проекта подчеркивается беспрецедентным уровнем международной координации. Банк международных расчетов, выполняющий роль центрального банка для центральных банков, стал координационным центром для десятков совместных исследовательских проектов. Проекты Rialto, Polaris, Tourbillon, Mariana, Sela, Dunbar, Helvetia и Jura объединяют центральные банки от Европы до Азии для разработки общих стандартов, протоколов совместимости и изучения правовых и технологических аспектов трансграничных CBDC.18 В то же время МВФ предоставляет методологическую поддержку через свое «Виртуальное руководство по CBDC», предлагая странам пошаговую инструкцию по исследованию и внедрению цифровых валют. Даже страны «Большой семерки» (G7) выпускают совместные заявления, определяющие общие принципы для разработки CBDC, что свидетельствует о скоординированном подходе на самом высоком уровне.
Однако при более глубоком анализе этот нарратив о «всеобщем благе» начинает вызывать вопросы. Многие из проблем, которые призваны решить CBDC, уже находят решение в частном секторе. Системы быстрых платежей, такие как FedNow в США, запущенная самим Федеральным резервом, мобильные деньги и регулируемые стейблкоины уже обеспечивают быстрые и недорогие цифровые транзакции. Это наводит на мысль, что истинный движущий мотив заключается не столько в удовлетворении существующего потребительского спроса, сколько в стратегической оборонительной реакции глобального центрально-банковского истеблишмента. Они столкнулись с двойной угрозой: с одной стороны, децентрализованные технологии, которые могут сделать их ненужными, а с другой — мощные платежные экосистемы технологических гигантов, которые могут узурпировать их функции. Таким образом, глобальная, скоординированная инициатива по внедрению CBDC — это не столько инновация ради общественного блага, сколько системная попытка рецентрализации финансовой власти, которая начала рассеиваться. Нарратив об общественных благах служит необходимым политическим и социальным оправданием для проекта, основная цель которого — сохранить и укрепить роль государства как верховного арбитра денежной системы в цифровую эпоху.
Архитектура контроля: деконструкция технологии CBDC
Чтобы понять истинный потенциал CBDC, необходимо выйти за рамки маркетинговых заявлений и проанализировать их технологическую основу. CBDC — это не просто «цифровые деньги»; это принципиально новый тип финансовой инфраструктуры, который переопределяет отношения между государством, банками и гражданами. В своей основе розничная CBDC является прямым цифровым обязательством центрального банка перед конечным пользователем, будь то физическое или юридическое лицо.1 Это ключевое отличие от коммерческих банковских денег, которые являются обязательством частного банка.
Фундаментальной характеристикой CBDC является их централизация по своей сути. В отличие от криптовалют, таких как Биткойн, которые стремятся к децентрализации и распределенному консенсусу, CBDC спроектированы как полностью централизованные системы. Использование блокчейна или другой технологии распределенного реестра (DLT) для государственной цифровой валюты является излишним и даже контрпродуктивным, поскольку конечной целью является не устранение доверенного посредника, а утверждение государства в этой роли с беспрецедентной эффективностью.8 Вся система строится вокруг централизованной базы данных или реестра, управляемого центральным банком или уполномоченными им организациями.
Выбор конкретной архитектуры определяет степень контроля, которую государство сможет осуществлять. Существует несколько ключевых проектных решений, каждое из которых имеет далеко идущие последствия:
- Прямая или опосредованная модель: В «прямой» модели (direct CBDC) граждане могли бы иметь счета непосредственно в центральном банке. Однако большинство текущих предложений, включая проекты в Европе и США, склоняются к «двухуровневой» или «опосредованной» модели (intermediated CBDC).20 В этой модели центральный банк управляет основным реестром и эмиссией валюты, в то время как коммерческие банки и частные финтех-компании предоставляют пользователям кошельки и интерфейсы для проведения транзакций. Такая структура создает своего рода государственно-частное партнерство в области надзора, где частный сектор становится фронтендом для государственной системы контроля.
- Счетная или токен-основанная модель: «Счетная» модель (account-based) напрямую связывает транзакции с верифицированной цифровой личностью владельца счета.2 Это предпочтительный вариант для властей, поскольку он обеспечивает максимальную прозрачность и упрощает соблюдение правил по борьбе с отмыванием денег (AML) и финансированием терроризма (CFT). «Токен-основанная» модель (token-based) использует криптографические ключи для доступа к средствам, что теоретически может обеспечить большую анонимность, подобно наличным деньгам. Однако на практике власти рассматривают полную анонимность как неприемлемый риск, поэтому любая токен-основанная система, скорее всего, будет иметь встроенные ограничения и механизмы деанонимизации. Подавляющее большинство официальных документов указывает на явное предпочтение верифицированных, счетных систем.
Однако самой революционной и потенциально опасной особенностью CBDC является программируемость. Эта концепция, заимствованная из мира криптовалют и смарт-контрактов, позволяет встраивать код и правила непосредственно в сами деньги.8 Деньги перестают быть нейтральным средством обмена и становятся активным инструментом для реализации политики. Государство или уполномоченные им органы смогут устанавливать условия, при которых деньги могут быть потрачены: например, ограничивать их использование определенными товарами, географическими регионами или сроком действия.
Чтобы наглядно продемонстрировать радикальный характер CBDC, полезно сравнить их с существующими формами денег.
Таблица 1: Сравнение денежных систем
| Характеристика | Физические наличные | Коммерческие банковские деньги (депозиты) | Криптовалюта (например, Биткойн) | Цифровая валюта центрального банка (CBDC) |
| Эмитент | Центральный банк (государство) | Коммерческие банки (частный сектор) | Децентрализованная сеть | Центральный банк (государство) |
| Форма | Физический инструмент на предъявителя | Цифровая запись в бухгалтерской книге | Цифровой инструмент на предъявителя (токен) | Цифровое обязательство центрального банка |
| Уровень конфиденциальности | Анонимный | Псевдонимный (на уровне банка) | Псевдонимный (публичный реестр) | Отсутствует (прямая привязка к личности) |
| Отслеживаемость | Неотслеживаемый | Отслеживаемый через посредников (требуется ордер) | Публично отслеживаемый в блокчейне | Прямо и мгновенно отслеживаемый государством |
| Программируемость | Отсутствует | Ограниченная (например, постоянные поручения) | Высокая (через смарт-контракты) | Высокая (правила и условия, определяемые государством) |
| Централизация | Децентрализованное использование | Централизованная (на уровне банка) | Децентрализованная сеть | Полностью централизованная (на государственном уровне) |
Анализ этих технических характеристик приводит к важному выводу. Технические документы от БМР, МВФ и центральных банков часто представляют архитектурные решения (счетная vs. токен-основанная, прямая vs. опосредованная) как нейтральные компромиссы между эффективностью, конфиденциальностью и безопасностью.20 Однако на самом деле каждый «технический» выбор имеет глубокие и прямые политические последствия. Счетная система по своей природе является системой тотальной слежки. Прямая модель концентрирует всю власть в руках государства, в то время как опосредованная модель вовлекает частный сектор в государственный аппарат надзора и контроля. Токен-основанная система — единственная, которая могла бы предложить конфиденциальность, подобную наличным, но она последовательно представляется властями как риск для борьбы с отмыванием денег и поэтому вряд ли будет реализована без серьезных ограничений.
Следовательно, фаза проектирования CBDC — это не техническое упражнение, а процесс создания правовой и технологической основы для новых отношений между гражданином и государством. Подавляющее предпочтение счетным, опосредованным системам, которое прослеживается в официальных документах 10, является превентивным политическим решением, ставящим государственный контроль и надзор выше индивидуальной конфиденциальности, принятым задолго до запуска любой CBDC. «Дискуссия» о конфиденциальности в значительной степени является постановочной; архитектура контроля уже выбрана.
Призрак нового мирового порядка — от политического видения к теории заговора
Чтобы понять, почему внедрение CBDC вызывает столь ожесточенные споры и страхи, необходимо проанализировать идеологический контекст, в котором оно происходит. Центральное место в этих опасениях занимает концепция «Нового мирового порядка» (НМП) — фраза с двойной историей, которая одновременно является термином из лексикона высокой геополитики и краеугольным камнем одной из самых устойчивых теорий заговора.
В своем основном, геополитическом значении, фраза «новый мировой порядок» использовалась на протяжении всего XX века для описания фундаментальных сдвигов в глобальной структуре власти и попыток создать более стабильные международные отношения. Впервые она была популяризирована президентом США Вудро Вильсоном после Первой мировой войны для продвижения его видения мира, основанного на коллективной безопасности и международном сотрудничестве в рамках Лиги Наций. Позже этот термин применялся для описания послевоенной Бреттон-Вудской системы, которая создала МВФ и Всемирный банк и закрепила доллар США в качестве мировой резервной валюты. Писатель-фантаст Герберт Уэллс использовал его для описания идеалистического мирового правительства, способного предотвратить войны. Наиболее известное современное использование этого термина связано с окончанием холодной войны, когда президент США Джордж Буш-старший и советский лидер Михаил Горбачев говорили о «новом мировом порядке», характеризующемся сотрудничеством великих держав.
Однако параллельно с этим официальным дискурсом развивалась и другая, теневая история этой фразы. В контексте теории заговора, «Новый мировой порядок» — это зловещий план тайной клики глобальных элит по установлению тоталитарного единого мирового правительства.
Эта теория строится на трех основных принципах, сформулированных исследователем Майклом Баркуном:
1) ничто не происходит случайно;
2) ничто не является тем, чем кажется;
3) все взаимосвязано.
Сторонники этой теории верят, что мировые события, от войн и экономических кризисов до пандемий, являются срежиссированными актами, направленными на подчинение человечества.
Исторические корни этой конспирологической концепции глубоки и часто имеют антисемитский характер. Она во многом опирается на текст начала XX века «Протоколы сионских мудрецов», в котором излагался план еврейских лидеров по достижению мирового господства. Со временем этот нарратив впитал в себя страхи перед тайными обществами, такими как иллюминаты, и общее антиэлитарное недоверие. Даже фраза на Большой печати США, изображенной на однодолларовой банкноте, novus ordo seclorum («новый порядок веков»), часто неверно переводится и преподносится теоретиками заговора как доказательство их правоты.
Именно это пересечение официального языка и конспирологических страхов делает концепцию НМП такой мощной. Когда влиятельные мировые лидеры, такие как Буш и Горбачев, открыто говорят о создании «нового мирового порядка», это непреднамеренно поставляет «доказательства» тем, кто уже с подозрением относится к мотивам элит.26 Для скептически настроенной общественности это звучит как открытое признание в заговоре. Это лингвистическое совпадение создает порочный круг: чем больше международные институты и лидеры говорят о «глобальном управлении», «капитализме заинтересованных сторон» и «международном сотрудничестве», тем больше они подпитывают те самые теории заговора, которые обвиняют их в стремлении к мировому господству. Язык глобализма становится неотличимым от языка конспирологии. Таким образом, теория заговора о НМП — это не просто маргинальное заблуждение; это паразитический нарратив, который процветает на реальном языке и заявленных амбициях глобалистских институтов. Его сила заключается в способности переинтерпретировать наблюдаемую тенденцию к международной интеграции и управлению как зловещий, централизованно управляемый заговор, что делает его невероятно устойчивым и убедительным для общественности, чувствующей себя отчужденной от этих удаленных центров власти.
Современный нарратив: «Великая перезагрузка» и глобалистская повестка
В XXI веке исторические страхи, связанные с «Новым мировым порядком», обрели новую, современную форму, кристаллизовавшись вокруг концепции «Великой перезагрузки» (The Great Reset). Этот нарратив переносит фокус с тайных обществ прошлого на вполне реальные и влиятельные современные институты, главным из которых является Всемирный экономический форум (ВЭФ) в Давосе.
ВЭФ, ежегодно собирающий мировых политических и корпоративных лидеров, стал центральным объектом современных теорий заговора. Инициатива «Великая перезагрузка», запущенная ВЭФ в разгар пандемии COVID-19, рассматривается критиками не как предложение по улучшению мира, а как детальный план по использованию глобального кризиса для фундаментальной перестройки мировой экономики и общества в соответствии с централизованными, директивными принципами.
Примечательно, что эти опасения разделяет значительная часть населения. Опрос, проведенный в Великобритании, показал, что 29% респондентов считают «Великую перезагрузку» заговором с целью установления тоталитарного мирового правительства. Еще более показательно, что 35% британцев верят, что цифровые валюты центральных банков будут использоваться правительствами для контроля над деньгами людей и ограничения их свободы. Это свидетельствует о прямой связи в общественном сознании между повесткой дня ВЭФ и технологией CBDC.
Суть этого современного нарратива заключается в том, что глобальные элиты, встречающиеся на форумах, подобных Давосу, не просто обсуждают политику, а активно координируют реализацию глобальной повестки. Эта повестка, по мнению сторонников теории, включает в себя три взаимосвязанных элемента: повсеместное внедрение цифровой идентификации (Digital ID), замену традиционных денег на CBDC и навязывание стандартов ESG (экологическое, социальное и корпоративное управление) как инструмента для контроля над поведением корпораций и индивидов.
Этот нарратив черпает свою силу из наблюдаемого исторического паттерна: крупные сдвиги в мировом порядке и финансовых системах часто происходят после серьезных кризисов. Бреттон-Вудская система была создана после Второй мировой войны, а «Великая перезагрузка» была предложена на фоне пандемии COVID-19.33 CBDC также часто продвигаются как инструмент для быстрой раздачи экстренной помощи в кризисных ситуациях. В основе конспирологического взгляда лежит убеждение, что кризисы не просто управляются элитами, а активно
используются или даже создаются для ускорения заранее спланированных программ, которые были бы политически неприемлемы в обычное время.29
Независимо от того, является ли «Великая перезагрузка» реальным заговором, эта концепция предлагает мощную объяснительную модель для понимания быстрого, глобально скоординированного продвижения CBDC. Она переосмысливает проект CBDC, превращая его из серии разрозненных национальных технических обновлений в единый, целостный компонент более крупного, обусловленного кризисом политического проекта, направленного на усиление централизованного контроля. Пандемия предоставила идеальный предлог для ускорения перехода к цифровой, отслеживаемой и контролируемой экономической системе под видом обеспечения безопасности, эффективности и социального благополучия.
Конвергенция — создание инструментов тотального контроля
В этой части проводится прямой анализ того, как технологические возможности CBDC (рассмотренные в Части I) могут быть использованы для реализации сценариев тотального контроля, которых опасаются сторонники теории «Нового мирового порядка» (описанной в Части II). Здесь теория сталкивается с технологической реальностью, и исследуются конкретные механизмы, с помощью которых CBDC могут стать инструментами беспрецедентного надзора и социального инжиниринга.
Паноптикум в вашем кармане: CBDC как абсолютный инструмент слежки
Первая и самая очевидная угроза, исходящая от розничной CBDC, — это полная и окончательная ликвидация финансовой конфиденциальности. Если наличные деньги обеспечивают анонимность, а существующие электронные платежи — псевдонимность (поскольку данные о транзакциях хранятся у частных посредников), то CBDC, в том виде, в котором их проектируют, обещают тотальную прозрачность для государства.
Ключевым элементом этой новой системы является прямой доступ правительства ко всем финансовым данным. CBDC создаст прямую связь между финансовой деятельностью каждого гражданина и государством через централизованный реестр, в котором будут фиксироваться все транзакции. Это устраняет так называемый «воздушный зазор», который существует сегодня, когда властям для доступа к данным, хранящимся в частных банках, требуется судебный ордер или другое правовое основание. С CBDC необходимость в таких процедурах отпадает.
Официальные лица, особенно в Китае, пытаются смягчить эти опасения, используя эвфемизмы вроде «контролируемой анонимности» или «анонимности для транзакций на небольшие суммы». Однако важно понимать, что это не настоящая конфиденциальность, а лишь привилегия, которую государство может в любой момент отозвать. Система спроектирована таким образом, что у государства всегда остается техническая возможность отследить любую транзакцию и связать ее с конкретным человеком.
Эти опасения разделяют не только конспирологи, но и широкий круг экспертов, политиков и правозащитных организаций. Американские конгрессмены называют CBDC «коварной технологией» и «оруэлловским инструментом слежки», который даст правительству возможность наблюдать и отслеживать каждый аспект нашей жизни. В одном из отчетов CBDC прямо названа «продолжением государства-надзирателя». Даже Американская банковская ассоциация, представляющая интересы финансовой индустрии, предупреждает, что CBDC «коренным образом изменит отношения между гражданами и Федеральным резервом».
Более того, создание единого централизованного реестра всех финансовых транзакций порождает беспрецедентные риски, связанные с данными. Такая база данных становится «медовым горшком» для хакеров и идеальной мишенью для кибератак. Даже при самых благих намерениях властей, утечка или злоупотребление такими данными могут иметь катастрофические последствия для миллионов людей.
В качестве решения иногда предлагаются передовые криптографические технологии, такие как доказательства с нулевым разглашением (Zero-Knowledge Proofs, ZKP), которые теоретически позволяют подтвердить факт транзакции, не раскрывая ее деталей.42 Однако их применение в государственной системе принципиально ограничено. Система, которая по своему определению должна соответствовать требованиям AML/CFT и обеспечивать доступ для правоохранительных органов, не может предложить «жесткую конфиденциальность» (hard privacy). В лучшем случае она может обеспечить «мягкую конфиденциальность» (soft privacy), где доступ регулируется правилами, которые могут быть изменены государством в любой момент.46
Все это свидетельствует о фундаментальном сдвиге в модели государственного надзора — переходе от модели «запроса» (pull) к модели «проталкивания» (push). В нынешней банковской системе финансовые данные хранятся у частных посредников. Чтобы получить к ним доступ, государство должно «вытянуть» (pull) эти данные, используя юридический инструмент, такой как ордер. Этот процесс требует обоснования, подвержен надзору и создает определенные трудности для властей. В системе CBDC, основанной на счетах, каждая транзакция по умолчанию записывается в центральный реестр. Данные становятся немедленно и по своей природе доступны центральному органу. Государству больше не нужно «запрашивать» информацию; она «проталкивается» (push) к нему в режиме реального времени. Это не просто количественное увеличение надзора; это качественное, парадигмальное изменение власти государства. Оно переходит от модели целенаправленного расследования, основанного на достаточных основаниях, к модели пассивного, постоянного и всеобщего финансового всеведения. В этом новом контексте обещания «технологий, сохраняющих конфиденциальность», вводят в заблуждение. Эти технологии будут настроены так, чтобы обеспечивать государственный доступ по умолчанию. Истинная функция CBDC заключается в том, чтобы превратить финансовый надзор из активного, ресурсоемкого государственного действия в пассивный, автоматизированный и бесплатный побочный продукт самой денежной системы.
Программируемые люди: инженерия социального послушания
Если тотальная слежка является пассивной формой контроля, то программируемость денег открывает путь к активному управлению поведением граждан. Эта технология превращает деньги из нейтрального инструмента обмена в прямое средство принуждения и социального инжиниринга, выходя далеко за рамки простого наблюдения.
Механизм программируемости заключается в том, что эмитент (государство) может встраивать правила и условия непосредственно в саму валюту с помощью смарт-контрактов.8 Это позволяет государству не просто наблюдать за транзакциями, но и диктовать, как, где, когда и на что могут быть потрачены деньги.
Сторонники CBDC часто приводят «благие» примеры использования этой технологии, которые, однако, при ближайшем рассмотрении обнаруживают свою темную сторону. Например, предлагается использовать программируемость для целевых социальных выплат. Государство могло бы перечислять пособия или средства экстренной помощи, которые можно потратить только на определенные товары (например, продукты питания, жилье) и в течение ограниченного времени.13 Это, как утверждается, повысит эффективность государственных программ. Китай уже экспериментировал с этим в ходе пилотных проектов по внедрению e-CNY, выпуская цифровые юани с «истекающим сроком годности», чтобы стимулировать потребительские расходы.
Однако обратная сторона этой медали очевидна. Та же технология, которая гарантирует, что пособие будет потрачено на продукты, может быть использована для запрета на покупку политически нежелательных товаров, таких как алкоголь, оружие или книги определенных авторов. Она может сделать невозможными пожертвования оппозиционным политическим партиям или неправительственным организациям, которые государство считает «нежелательными».8 Более того, система позволяет мгновенно штрафовать граждан за «нежелательное поведение», просто списывая средства с их счетов.
Это превращает CBDC в мощное политическое оружие. Критики прямо предупреждают, что CBDC могут быть «использованы как оружие» для подавления политически непопулярной деятельности. Кошельки диссидентов и активистов могут быть «опустошены или отключены» одним нажатием кнопки.8 В качестве реального прецедента часто приводится случай в Канаде, где правительство заморозило банковские счета дальнобойщиков, протестовавших против ковидных ограничений, даже без использования технологии CBDC. С CBDC такие действия станут неизмеримо проще, быстрее и масштабнее.
Наконец, программируемость наносит удар по фундаментальному свойству денег — их взаимозаменяемости (fungibility), то есть принципу, согласно которому любая денежная единица равна любой другой. В мире программируемых CBDC некоторые цифровые рубли или доллары могут иметь иные свойства, чем другие, в зависимости от того, кто их держит и какие цели преследует государство.
Эффективность, которую программируемость предлагает для реализации государственной политики 11, достигается за счет слияния двух традиционно разделенных сфер: денежно-кредитной политики (контроль над предложением и стоимостью денег) и социально-фискальной политики (распределение и использование денег). Центральный банк, исторически независимый орган, отвечающий за стабильность валюты, может превратиться в прямого исполнителя социальной и политической повестки правительства. Это представляет собой радикальное расширение государственной власти. Оно позволяет правительству обходить законодательные процедуры и судебный надзор, чтобы применять правила непосредственно в момент совершения транзакции. Если закон говорит: «Вы не должны делать X», то программируемые деньги могут сделать совершение X технически невозможным. Принуждение переносится из правовой системы в денежный код. Таким образом, программируемые CBDC — это не просто новый денежный инструмент; это новый инструмент управления. Они обеспечивают переход от системы постфактум правового принуждения к системе упреждающего технологического контроля. Это создает потенциал для «программируемого государства», в котором социальная политика жестко встроена в финансовую инфраструктуру, автоматизируя подчинение и устраняя саму возможность инакомыслия, выраженного через финансовые средства.
Тематическое исследование — e-CNY как глобальный образец
Нигде потенциал CBDC как инструмента контроля не проявляется так ярко, как в Китае. Цифровой юань (e-CNY) является не просто теоретической моделью, а самым передовым и масштабным в мире реальным примером цифровой валюты, спроектированной с явным уклоном в сторону надзора и управления.
Продвинутое внедрение e-CNY началось еще в 2020 году, что делает Китай первой крупной экономикой, запустившей свою CBDC. К настоящему времени пилотные проекты охватили сотни миллионов пользователей, а объем транзакций исчисляется миллиардами долларов.1 Цифровой юань активно интегрируется в повседневную жизнь: им можно оплатить проезд в общественном транспорте, совершать покупки в розничных сетях и получать государственные услуги.
Архитектура слежки заложена в саму основу e-CNY. Китайские власти не скрывают, что цифровой юань предоставит Коммунистической партии Китая (КПК) новый мощный инструмент для мониторинга населения и его финансовых операций. Хотя Народный банк Китая (НБК) заявляет о принципе «контролируемой анонимности», это означает лишь, что государство по своему усмотрению может предоставить пользователям иллюзию конфиденциальности для мелких транзакций, сохраняя при этом полный доступ ко всей информации в системе.21
Особую тревогу вызывает потенциальная связь с системой социального кредита. Хотя на данный момент прямая и всеобъемлющая интеграция еще не завершена, инфраструктура e-CNY идеально подходит для слияния с разрозненными элементами китайской системы социального кредита (ССК).54 Цифровой юань способен поставлять гранулированные данные о финансовых потоках в режиме реального времени, которые необходимы для создания комплексной системы социального рейтинга. Такая система позволит автоматически поощрять или наказывать граждан в зависимости от их потребительского поведения, политических взглядов (выраженных через пожертвования) и других аспектов жизни, отслеживаемых через транзакции.39
Более того, e-CNY имеет явные геополитические амбиции. Он является ключевым элементом стратегии Китая по ослаблению доминирования доллара США, снижению зависимости от международной платежной системы SWIFT и обходу международных санкций.8 Продвигая e-CNY в рамках своей инициативы «Один пояс, один путь» и в трансграничной торговле, Китай пытается экспортировать свою модель техно-авторитаризма и установить глобальные стандарты для цифровых валют, которые будут отражать его ценности, а не ценности либеральных демократий.
Разработку e-CNY необходимо рассматривать в более широком контексте прав человека в Китае. Он создается режимом, который уже использует самые передовые технологии для массовой слежки, подавления инакомыслия, преследования диссидентов и совершения преступлений против человечности в Синьцзяне.53 Для такого авторитарного государства CBDC является логичным следующим шагом на пути к совершенствованию системы тотального социального контроля.
Пример Китая имеет последствия, выходящие далеко за его пределы. Западные политики, включая представителей Федерального резерва США и Европейского центрального банка, часто ссылаются на необходимость «идти в ногу» с Китаем и его e-CNY, чтобы сохранить международную роль доллара или евро, как на одну из ключевых причин для разработки собственных CBDC. Это создает опасную геополитическую динамику «действие-противодействие». Китай разрабатывает инструмент авторитарного контроля (e-CNY). В ответ, чтобы не отстать в экономическом и геополитическом плане, западные демократии чувствуют себя обязанными разрабатывать аналогичные технологии.
Хотя западные проекты CBDC изначально предлагаются с более сильными гарантиями конфиденциальности 10, конкурентное давление со стороны Китая в сочетании с будущими кризисами в области безопасности может привести к постепенной эрозии этих гарантий. В будущем могут прозвучать аргументы, что для эффективной конкуренции с Китаем или для борьбы с терроризмом «нам нужны те же возможности». Таким образом, e-CNY является не просто образцом для подражания; он выступает в роли конкурентного катализатора. Он запускает глобальную «гонку на дно» в вопросах финансовой конфиденциальности. Представляя дебаты о CBDC как вопрос национальной безопасности и геополитической конкуренции, авторитарная модель Китая вынуждает западные демократии принимать на вооружение те самые инструменты, которые угрожают их собственным либеральным ценностям. Возникает парадоксальная ситуация, в которой Запад, во имя конкуренции с Китаем, рискует скопировать его архитектуру надзора.
Глобальный эндшпиль и пути сопротивления
Проект CBDC не является изолированным явлением, ограниченным несколькими странами. Это глобальный, скоординированный и стремительно развивающийся процесс, охватывающий почти всю мировую экономику. По состоянию на 2025 год, 137 стран и валютных союзов, на которые приходится 98% мирового ВВП, находятся на той или иной стадии изучения CBDC. Это колоссальный рост по сравнению с 35 странами в 2020 году.35 Крупнейшие экономические блоки, включая Европейский Союз (проект «Цифровой евро») и Великобританию (проект «Цифровой фунт»), ведут активную разработку.61 В то время как США официально приостановили работу над розничной CBDC из-за опасений по поводу конфиденциальности, они продолжают участвовать в исследованиях оптовых систем.39 Тем временем страны, такие как Нигерия, Ямайка и Багамы, уже запустили свои цифровые валюты, а альянс БРИКС активно работает над созданием альтернативной платежной инфраструктуры на базе CBDC (проект mBridge) для дедолларизации международной торговли.
Этот глобальный переход к цифровым деньгам, по сути, является переходом к безналичному обществу, что несет в себе глубокие социально-экономические последствия.
Во-первых, это угроза дезинтермедиации коммерческих банков. CBDC, как безрисковый актив, выпущенный центральным банком, может спровоцировать массовый отток депозитов из коммерческих банков. Это повысит стоимость фондирования для банков, сократит их способность к кредитованию и может вызвать финансовую нестабильность, особенно в периоды кризисов. В конечном итоге это приведет к еще большей концентрации власти в руках центрального банка, который станет не только эмитентом денег, но и ключевым кредитором в экономике.
Во-вторых, полный отказ от наличных денег рискует исключить уязвимые группы населения. Пожилые люди, граждане с низким уровнем цифровой грамотности, а также те, кто не имеет доступа к банковским услугам, в значительной степени зависят от физических денег. В безналичном обществе они могут оказаться на обочине экономической жизни.
В-третьих, ликвидация наличных денег означает усиление государственной власти. Наличные — это последний бастион анонимности в транзакциях. Их исчезновение предоставит государству полный «электронный след» всей экономической деятельности. Кроме того, это устранит так называемую «нулевую нижнюю границу» процентных ставок, что позволит центральным банкам вводить отрицательные ставки и, по сути, напрямую облагать налогом сбережения граждан для стимулирования расходов.
Ключевым элементом, связывающим воедино всю эту систему контроля, является цифровая идентичность (Digital ID). Успешное и безопасное внедрение CBDC неразрывно связано с наличием надежных систем цифровой идентификации. Для соблюдения правил KYC/AML каждый кошелек CBDC должен быть привязан к верифицированной цифровой личности. Это создает единую, взаимосвязанную инфраструктуру, в которой финансовая деятельность человека навсегда привязывается к его официальному цифровому профилю, замыкая круг надзора и контроля.
Документы международных организаций, таких как Программа развития ООН, прямо указывают, что развертывание надежной цифровой общественной инфраструктуры (DPI), в частности цифровых удостоверений личности, должно предшествовать или сопровождать внедрение CBDC для их успешной работы.6 Техническая необходимость соблюдения правил AML/CFT делает анонимные CBDC невозможными для подавляющего большинства правительств. Таким образом, система цифровой идентификации отслеживает,
кто вы есть и что вам разрешено делать (голосовать, путешествовать, получать доступ к услугам), в то время как система CBDC отслеживает, что вы делаете в экономическом плане. Глобальные инициативы по продвижению CBDC и цифровых удостоверений — это не параллельные проекты, а две половины одного целого. Их неизбежное слияние создаст всеобъемлющую, взаимосвязанную систему социального контроля, в которой личность, права и финансовая жизнь гражданина будут объединены в единый, контролируемый государством цифровой профиль. Действия, предпринятые в одной сфере (например, высказывания в интернете), могут повлечь за собой последствия в другой (например, финансовые ограничения), реализуя таким образом концепцию системы социального кредита в глобальном масштабе.
Таблица 2: Проекты CBDC — глобальный статус и ключевые особенности (по состоянию на 2025 г.)
| Юрисдикция/Проект | Статус | Заявленные цели | Примечательные особенности / Потенциал для контроля |
| Китай (e-CNY) | Запущен (пилотный проект) | Улучшение платежей, финансовая инклюзивность, интернационализация юаня | Двухуровневая архитектура, «контролируемая анонимность», испытания программируемости (истекающие средства), потенциальная связь с системой социального кредита. |
| Еврозона (Цифровой евро) | Фаза подготовки | Денежный якорь, стратегическая автономия, инновации | Опосредованная модель, бесплатное базовое использование, офлайн-возможности, изучение условных платежей. Высокий акцент на конфиденциальности в публичных заявлениях. |
| Великобритания (Цифровой фунт) | Фаза проектирования | Сохранение доступа к государственным деньгам, содействие инновациям | Модель государственно-частной платформы, обещаны гарантии конфиденциальности в законодательстве, изучение программируемости для платформ. |
| США | Исследование (розничный проект приостановлен) | Улучшение платежей, поддержка роли доллара | Работа над розничной CBDC приостановлена указом президента из-за опасений по поводу конфиденциальности.39 Исследования оптовых систем продолжаются (проект Agorá). |
| Нигерия (eNaira) | Запущен | Финансовая инклюзивность, снижение издержек на наличность | Запущен с низким первоначальным уровнем принятия. Фокус на расширении пользовательской базы и участии торговых предприятий. |
| БРИКС (mBridge и др.) | Продвинутый пилотный проект | Дедолларизация, упрощение трансграничной торговли | Платформа Multi-CBDC, соединяющая Китай, ОАЭ, Таиланд и др. Явно спроектирована для обхода системы SWIFT. |
На перекрестке свободы и контроля
Анализ, представленный в этой статье, подводит к сложному и тревожному выводу. Хотя существование тайной, всемогущей клики, как ее изображают классические теории заговора о «Новом мировом порядке», остается недоказанным и относится к области конспирологии, функциональный результат глобального внедрения CBDC поразительно совпадает с целями, описываемыми в этих теориях: установление централизованной, технологически обеспеченной системы глобального управления и социального контроля.
Собранные доказательства демонстрируют явную конвергенцию интересов мировых финансовых и политических элит в вопросе рецентрализации контроля над деньгами. Архитектура — это и есть повестка дня. Выбранная для CBDC архитектура — централизованная, основанная на тотальной слежке и программируемая — не является случайностью или технической необходимостью. Это осознанный выбор, который ставит власть государства выше индивидуальной свободы. Это система, спроектированная для контроля.
Этот переход не является неизбежным, но он продвигается мощной коалицией центральных банков, международных финансовых институтов и правительств, которые видят в этой технологии решение для сохранения своей власти в цифровую эпоху. В то же время формируется и сопротивление. Правозащитники, сторонники гражданских свобод, крипто-энтузиасты и просто скептически настроенная общественность все громче заявляют об опасностях. Это сопротивление уже приводит к политическим последствиям, как видно из приостановки работы над розничной CBDC в США под давлением общественности и законодателей, обеспокоенных угрозой для конфиденциальности.
Битва за будущее денег — это центральная политическая битва XXI века. Внедрение CBDC — это не просто технологическое обновление; это фундаментальный выбор о будущих отношениях между индивидом и государством, между гражданином и властью. Это перекресток, на котором общество должно решить, какой путь выбрать: будущее с усиленным централизованным контролем, где каждая транзакция является актом, поднадзорным государству, или будущее, которое сохраняет принципы конфиденциальности, автономии и экономической свободы, заложенные в анонимности наличных денег. Выбор, который будет сделан в ближайшие годы, определит контуры свободы для будущих поколений.
No responses yet